Джошуа

Любящий брат

«Джош сказал, что говорил ей, что любит ее. – 24 февраля 1979 г.».

Написанные почерком моей прабабушки, эти слова появляются на обратной стороне старой фотографии меня и моего брата.

Мне было две недели, а ему четыре года. Мы сидим вдвоем на полу в гостиной, под нами расстелено одеяло. Кажется, он не подозревает о камере, поскольку все свое внимание уделяет мне. Я лежала у него на коленях, моя голова лежала на сгибе его локтя. Его маленькая рука едва касается моего лица. Я уверен, что в фокусе фотографии был я, но, несмотря на очарование моей головы странной формы и слюну молока в уголке рта, очарование принадлежит Джошу.

Хотя его длинные мягкие ресницы скрывают глаза, нежность в его взгляде очевидна. Его улыбка излучает удивление. Выражение лица Джоша доказывает, что утверждение Лайлы верно.

Камера запечатлела важный момент в моей жизни. Запечатлен момент, когда мой брат впервые сказал мне, что любит меня.

Когда мы были молоды, мы жили на Ракетной улице в Лонгвью. Наше общение было таким же, как у большинства братьев и сестер нашего возраста. Я отчаянно хотел поиграть с ним и его друзьями, и он сделал бы все, чтобы избавиться от меня. Я катался с ними на своем трехколесном велосипеде с холма перед нашим домом в надежде, что меня примут. Их мотоциклы для бездорожья проносились надо мной, когда я изо всех сил пытался толкнуть свой велосипед обратно вверх по крутому холму. Я был ужасной болью, если только я не был нужен; как в тот раз, когда меня втянули в спасение Люка Скайуокера из туалета.

Были случаи, когда ему нравилось мучить меня. Он заставил меня поверить, что головы, которые обсуждали, как меня съесть, спрятаны в чулане моей тети. Он заманил меня в лифте, прыгал вверх и вниз во время поездки и сказал мне, что тросы оборвутся, отправив нас на смерть. Я начал думать, что он действительно не любил меня, поскольку он часто напоминал мне об этом.

Потеря невинности

Один конкретный случай изменил мое мнение.

Помню, мне было четыре года, когда мама вытащила торт из холодильника и поставила на кухонный стол. «Джей, не трогай этот торт. Это для детского душа сегодня. Ты понимаешь?"

— Да, мамочка, — смущенно ответил я. Я смотрел, как она ушла в гостиную, говоря что-то о том, что нашла свою сумочку. Торт был в пределах досягаемости.

Очень легко я отломил крошечный кусочек глазури от угла. Чистое наслаждение от сахара и выполнение того, что мне сказали не делать, доставило мне огромное удовольствие. Невинно, я пошел в свою комнату.

Примерно через час моя мать прислонилась к дверному проему. — Ты трогал торт? Мне стало стыдно. Я знал, что лгать неправильно, поэтому трезво сказал: «Да».

Я не помню, чтобы она когда-либо двигалась быстрее, чем в тот момент. Она дернула меня и шлепнула по хвосту. Я стал кричать и плакать — не столько от боли, сколько от ее ярости. Я задавался вопросом, оправдывал ли этот кусочек глазури такую ​​резкую реакцию. Разве она не признала мою честность?

Джош появился в дверях и спросил, что случилось. Она резко ушла, и мы последовали за ней на кухню. Она взяла торт и поставила его на стол. — Твоя сестра коснулась этого, когда я просил ее не делать этого. Посмотрите на этот беспорядок!»

Красивые украшения сверху были размазаны и не подлежали ремонту. Две большие канавки глубоко врезались в торт, где чьи-то жадные пальцы украли шарики глазури. Джош посмотрел в мои опухшие от слез глаза. «Мама, — сказал он, — я сделал это!»

Мы все стояли в тишине, казалось, несколько дней. Моя мать наконец заговорила. «Джей, почему ты сказал мне, что прикасался к торту?» «Потому что я это сделал!» — сказал я, указывая на то место, где был мой палец. Прищурившись, она осмотрела угол торта, где не было крошечной крошки глазури. Она крепко обняла меня. «Мне очень жаль, дорогая»

Однако я не чувствовал себя лучше. Что-то внутри меня подсказывало, что я больше никогда не смогу доверить ей правду. Я бы не стал лжецом, я бы просто держал правду при себе. Я бы рос молча. Я не помню, какое наказание получил Джош, если оно было, но я больше не сомневалась, что он заботится обо мне.

Изоляция и печаль

Моя семья переехала в Килгор, когда мне исполнилось пять лет. Наш новый дом располагался за городом и был окружен пастбищами. У нас было мало соседей, поэтому мы с Джошем составляли компанию друг другу. К тому времени, когда мы стали подростками, он был моим самым близким другом.

В старших классах нам было трудно. Мы, казалось, не подходили друг другу. Его отсутствие интереса к спорту и мой интерес к ним считались отсталыми в социальных кругах. Когда нас никто не понимал, мы понимали друг друга.

Когда Джош увлекся фотографией, я был зачислен в качестве его объекта. Одетая в причудливую одежду, я принимал артистичные позы. Я как-то умолял его разрешить мне его сфотографировать, пока он показывал на камеру тоску и прочие модные выражения. Пока он это делал, я увеличил его ухо и потратил целую катушку пленки на снимки его уха. Я думал, что это было забавно, но ему было не до смеха, когда фотографии проявлялись. Он не разрешил мне больше фотографировать.

Он также увлекался абстрактной живописью. Никто не видел того, что видел я, когда рассматривал его картины. Там, где другие видели случайные цветные мазки, я видел его разум. Когда краски закружились на холсте, я почувствовала, как его эмоции выходят из-под этих масляных красок, тихо спрашивая: «Кто поймет мою печаль?»

Он начал встречаться, когда получил водительские права. Я не знаю, что он нашел в Келли. Она была несносной и обращалась с Джошем как с грязью. Я слышал, как он разговаривает по телефону с ней, споря и умоляя ее по какому-нибудь пустяку. Однажды она сказала мне: «Твой брат подарил мне самую уродливую картину. Я сказал ему, что это кусок дерьма».

Она была связана с нашей церковью и посещала молодежный лагерь, хотя Джош не мог этого сделать. Келли все время проводила с парнем из другой церкви. Они целовались и прикасались прямо передо мной и Иисусом. Я не могла сказать Джошу. Я знал, что должен держать правду при себе.

Когда мы вернулись домой, Джош ждал нас с отцом на стоянке у церкви. Пока мы с папой грузили мой багаж в машину, я наблюдал, как Джош достает что-то из своей машины и встречает Келли у дверей церковного фургона. Мой брат держал в руке маленький букет цветов.

"Что это?" — саркастически спросила она. «Мне не нужны эти дешевые цветы из продуктового магазина».

Они расстались вскоре после этого. Несколько месяцев спустя Келли подошла ко мне в школе и дала письмо, толстое, как словарь, для Джоша. Вечером дома я разорвал письмо и выбросил его. На следующий день я сказал ей, что он выбросил ее письмо, не прочитав его. Больше она его не беспокоила.

Он съехал, когда ему было 18, и у него родился ребенок от девушки, которая впоследствии стала его бывшей женой. Я скучал по нему. Посреди ночи я сидел один перед компьютером, где мы много часов смеялись и разговаривали. Я соскальзывал в личное отчаяние, которое вскоре захлестнет меня. Я был пуст. Я закрывал глаза и видел, как движутся эти цвета, снова и снова спрашивая меня: «Кто поймет мою печаль?»

Полный круг

Я помню тот день, когда меня приговорили к тюремному заключению. Моя семья стоически сидела за длинным дубовым столом и смотрела на свои руки. Я был оцепенел и опустошен внутри, как и в течение нескольких месяцев. Дверь открылась, и вошел мой брат. Он упал на колени рядом с моим стулом. Рыдая, он обнял меня. Я откинула рукой его волосы назад. Его слезы промокли сквозь мое платье. Внезапно пустота в моем сердце ослабила мертвую хватку. Освобождение моего сердца поразило меня.

Мой отец, должно быть, принял мою реакцию за дискомфорт при виде расстроенного Джоша, поэтому оттащил его от меня. «Нет, — подумал я. "Позволь ему быть. Пусть плачет о нас обоих». Я взяла его лицо в свои руки, когда он плакал. Я не мог разобрать его слов, когда он пытался говорить. Я спросил его: «Что ты говоришь?»

Джош сказал: «Говорю тебе, что люблю тебя».